Он прячется под сенью густой кроны старого дерева, украдкой наблюдая за своей целью издалека. В их с Оулмэном вселенной это тоже единственный исполин в саду поместья, видавший виды и не одно поколение семьи Уэйн. Листья по осени у него желто-красные, и на закате, когда они подсвечены маревом заходящего солнца, кажется, будто раскидистые крепкие ветки охвачены языками пламени. Но солнце село несколько часов назад, и теперь серповидная луна залила территорию поместья серебром, отчего и без того угрюмая готическая постройка приняла вид неприветливого и мрачного замка из романов Стокера или Шелли. Несколько рядов окон уставились на Ричарда зияющими черными глазницами, но его интересует лишь то, в котором, несмотря на поздний час, все еще горит свет.
Брюс, как и Томас, словно не спит вообще - то тенью грозной летучей мыши мелькает в самых жутких закоулках Готэма, то разбирает кипу накопившихся дел, связанных с его альтер-эго "бизнесмена и филантропа". Отсюда его кабинет как на ладони, и Грэйсону всего лишь нужен удобный момент, чтобы незаметно проскользнуть внутрь.
Он видит, как Уэйн, уставший от созерцания бумаг, массирует пальцами веки и несколько мгновений сидит совсем неподвижно, очевидно, погруженный в тягостные мысли. Расправив затекшие плечи, он неторопливо поднимается, уперевшись кулаками в наполированную до блеска столешницу, и исчезает в дверном проходе, а у Когтя появляется долгожданный шанс.
Все еще горящий в кабинете свет и приоткрытое окно говорят о том, что его визави непременно вернется, и Грэйсон плавно и бесшумно проникает в чужую обитель. Настольная лампа - его потенциальный обличитель, а это значит, что надо быть аккуратным и нельзя отбрасывать тень. Тяжелая портьера, помогающая ему слиться с обстановкой, пахнет пыльным антиквариатом, и невольно намекает на то, сколько фамильному особняку лет. Здесь все выглядит обманчиво знакомым, как чувство дежа вю, но даже если раньше это был и его дом, теперь его место в другой, как две капли воды похожей на эту, реальности. Ричард обводит комнату глазами, невольно сравнивая и пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, что отличало бы это место от того, откуда он пришел, чтобы отогнать от себя норовящий забраться под кожу отголосок не совсем понятной ему ностальгии. Иногда Дику кажется, что он не может вспомнить чего-то крайне важного. Это похоже на детскую игру, когда ты складываешь в коробку разные милые детскому сердцу вещицы - вроде обертки от первого мороженого после того, как тебе удалили гланды, старые монеты, найденные под лавкой в парке, и ракушку, подобранную во время поездки на пляж, а потом закапываешь все это где-нибудь на заднем дворе, чтобы вновь отыскать через месяц, год или даже несколько лет. Ричард не помнит, где зарыта его коробка. Подробности ее содержимого - тоже.
Из всех предметов на солидном дубовом столе он обращает внимание на строгую, минималистскую фоторамку из металла. У Томаса в ней их c Диком прошлогодний снимок, у Брюса - широко улыбающийся темноволосый и еще совсем юный мальчик, чья маленькая ладошка лежит на плече у сидящего в кожаном кресле приемного отца. Мальчик, который уже успел возмужать и спустя столько времени, наконец, вернулся назад - и не затем, чтобы остаться.
Мозайку своей прошлой жизни Ричард складывал из рассказов Оулмэна, вынужденный верить ему на слово - считал, что у Томаса нет повода ему лгать. Отсутствие реминисценций, связанных с Брюсом, его новый ментор объяснял пережитым стрессом, вылившимся в посттравматическое расстройство, и Дик находил это оправдание логичным и правдоподобным, а потому никогда не ставил под сомнение все, что говорил его "спаситель" - другой, ныне ставший ему родным Уэйн.
"Это он виноват в смерти твоих родителей.
Он усыновил тебя из чувства вины, надеясь, что сможет отмыть их кровь со своих рук.
Убийца твоих родителей играл с тобой в заботливого отца."
Ричард слышал это сотни раз - достаточно, чтобы убедительно звучащие и невозможно жестокие фразы, наотмашь бьющие по самым чувствительным точкам и небрежно рвущие струны уязвимой юношеской души, въелись в подкорку его сознания, породив в нем распустившуюся цветами боли жгучую ненависть и желание отомстить. Думая об этом сейчас, Грэйсон чувствует приступ тошноты от вспышки безудержной ярости, токовым разрядом прокатившейся вдоль позвоночника. Он так долго этого ждал - возможности снова увидеть человека, сломавшего ему жизнь и отнявшего у него все, что он так любил.
Коготь делает глубокий вдох, на миг прикрывая глаза и возвращая себе концентрацию. Не имея права на ошибку, он не может позволить себе терять бдительность и идти на поводу у эмоций, хоть мотив для устранения текущей цели до невозможности прозаичен и для которого на островах Корсика и Сардиния есть исчерпывающее название - "вендетта".
Все эти годы Оулмэн был безжалостным и требовательным наставником, но его чрезмерные усилия и грубые методы в итоге оправдали себя - он признавался Дику, что гордится им, своим идеальным преемником. Его новоиспеченный Коготь выполнил десятки различных поручений, но по большей части заказанные ему цели на поверку оказывались не более чем напыщенными глупцами, не представлявшими существенной опасности. Одни при виде ассасина начинали рыдать, как младенцы, умоляя о пощаде и пытаясь сторговаться за свою никчемную жизнь, другие трясущимися руками наставляли на него револьвер, однако Ричард неизменно оказывался проворнее. С большинством из них он расправлялся быстро, но были и такие, с кем тривиальная ночная вылазка превращалась в антре*. Садиста Сиониса, например, он задушил бедрами, наблюдая за тем, как он давится своей собственной сигаретой. А неуклюжему коротышке Кобблпоту, забавно перебиравшему своими ножками по мокрому от дождя асфальту, он позволил пробежать целый квартал. Но Бэтмен - не один из них, и с ним нужно быть предельно осторожным.
Грэйсон ловко вынимает из ножен два кинжала, покрепче перехватывая каждую рукоятку и выжидательно замирает в своем импровизированном укрытии, готовый встретиться с Летучей Мышью Готэма лицом к лицу. Сначала Ричард подрежет ему крылья, а потом придаст агонии - медленной и мучительной. Ведь именно таким ему всегда казался момент фатального падения его родителей из-под купола цирка.
